Все мы родом из детства - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что в этом плохого?
– Они все живут как бабочки-однодневки, не желая замечать сложности этого мира, не принимая ответственности за него… Я мать, мне тревожно за них, за нее…
* * *Два этих случая из моей практики выглядят какими-то «пограничными». Есть ли вообще проблема? Или ее нет, и она попросту придумана тревожными родителями, родившимися и выросшими в решительно другом мире? Происходит или не происходит что-то особенное (плохое или хорошее) с теми молодыми людьми, о которых идет речь выше?
Во время обсуждения этой темы на страницах «Сноба» практически сразу родился термин «неотения» – явление, реально существующее в природе. Неотения биологическая – это особь, которая всю свою жизнь проживает в личиночной стадии, не проходя метаморфоз, то есть ни во что не превращаясь и никак не меняясь. Личинкой может и размножаться. Пример – аксолотль, личинка амфибии амблистомы. Психическая неотения – когда особь вырастает физиологически, получает способность размножаться, но не становится взрослой психически, остается детенышем. Примером могут служить домашние собаки. Благодаря искусственному отбору они на всю жизнь остаются щенками психически. Только это и позволяет человеку реально управлять крупным и опасным хищником. А вот так же управлять волком, даже выращенным в неволе, нельзя. Потому что, хотя у них и общая генетика с собаками, но волк становится взрослым!
У меня дома живут два аксолотля – Асмодей и Аурика, вокруг них первоначально и завязался разговор. А потом вдруг выяснилось, что термин «неотеническая личинка» очень точно описывает поведение некоторых знакомых собеседникам, вполне взрослых биологически людей.
И вот вопросы, которые я хотела бы предложить читателям этой книги:
1)
Существует ли в реальности «психическая неотения» у людей? Сталкивались ли вы с ней в практической жизни?
2)
Является ли она «веянием времени», или, наоборот, это раньше почти все были «личинками», а теперь, начиная с века Просвещения, все больше людей становятся «по-настоящему взрослыми»?
3)
Если есть тенденция к увеличению количества «невырастающих», то опасно ли это для функционирования отдельной личности, семьи, страны?
4)
Можно ли заставить человека «пройти метаморфоз», т. е. стать взрослым? Если да, то как это сделать?
5)
Не кажется ли вам, что современные СМИ и прочие общественные институты «психическую неотению» поощряют и даже культивируют? Если да, то какой в этом смысл для общества? Какова польза?
О ненависти и любви
Мальчишка поудобнее устроился в кресле и улыбнулся мне «социальной», западной улыбкой, навык использования которой все больше проникает в молодое российское поколение.
– Я ненавижу своих родителей, – спокойно сказал он, подумал немного и уточнил: – Мать и отца.
Его заявление меня, разумеется, встревожило, но со стула я отнюдь не упала. Передо мной сидел подросток, а подростки – единственная категория населения, которая часто и охотно оперирует словом «ненавижу». Все прочие понимают, что ненависть – очень сильное, разрушительное и редко встречающееся в человеческой практике чувство. Большинство реально взрослых (задержавшуюся подростковость не рассматриваем) людей европейской цивилизации на вопрос «Ненавидите ли вы что-нибудь или кого-нибудь?» ответят отрицательно или неуверенно пробормочут что-то общепринятое, про нацизм, например. Подросток же вполне может сказать, что он страстно ненавидит манную кашу, попсу, младшего брата, всех, кто убивает животных, и учительницу по черчению.
– Любая ненависть разрушает, – сказала я мальчишке. – С ней трудно, иногда даже невозможно жить. Особенно если это ненависть к близким людям. Ты правильно сделал, что пришел с этим ко мне. Как тебя зовут?
– Арчибальд Аввакумов, – сказал мальчишка.
Каюсь, я не удержалась от улыбки. А вы бы удержались? Арчибальд, разумеется, мою улыбку заметил и кивнул, как будто где-то внутри поставил галочку.
– Как сокращают твое имя? – убрав улыбку, спросила я. – Арчи?
– Нет. Бальд, я сам так решил. Тоже по-дурацки, конечно, но хоть непонятно. Когда мне исполнится шестнадцать, я поменяю имя и фамилию. – Он снова подумал и сказал: – И отчество тоже. Я уже узнавал, это можно по закону.
– Хорошо, но это будет потом. А сейчас мы про твою ненависть все уточним, разберем и обсудим…
– Да вообще-то нечего тут и разбирать, – мальчик отрицательно покачал головой. – Ну ненавижу и ненавижу, так получилось. Я вам не вру, поверьте, – снова социальная улыбка. – Я к вам за справкой пришел.
– За какой справкой?! – оторопела я. – За справкой о том, что ты, Бальд Аввакумов, ненавидишь своих родителей?!!
– Да, да, именно так! – на этот раз улыбка на лице Бальда была совершенно искренней. Он обрадовался возникшему, как ему показалось, взаимопониманию. А я, напротив, впала в тягостное недоумение.
– А зачем тебе такая справка? Кому ты ее понесешь?
– Ну, если кто попросит…
Кто может попросить у ребенка справку о ненависти к собственным родителям?! Мне становилось все неуютнее. Я уже внимательно приглядывалась к мальчишке, к его мимике, к движениям рук – может, за его внешней воспитанностью я проглядела какую-нибудь психиатрию?
– В суде там или еще где…
Ага! Хоть что-то. Намечается какой-то суд. Стало быть, дело, скорее всего, не в психиатрии.
– Справка для суда. О’кей. А что же я должна была бы в ней написать?
– Ну, что мне с родителями плохо, потому что я их, как я уже сказал, ненавижу, – мальчик объяснял мне всё терпеливо, как воспитатель детского сада объясняет дошколенку. – Что у меня от проживания с ними будет психологическая травма, стресс… или какие-то еще слова – вы, наверное, знаете, как правильно написать.
Так. Я решила, что уж теперь-то мне все ясно. Парень выглядит вполне приличным, но в семье, наверное, какой-то ужас-ужас. Пьянство, наркомания, побои, сексуальное насилие? Раз дело дошло до суда, наверное, хотят лишать родительских прав. Единственное, что непонятно: почему к психологу за психологическим освидетельствованием частным порядком пришел в одиночку четырнадцатилетний мальчишка? Что там себе соответствующие службы думают?!
Есть ли кто-нибудь, кто может взять его под опеку? Или я сейчас должна говорить с ним о детском доме?
– С родителями ты жить не хочешь, это мне понятно, – сказала я. – А с кем же хочешь?
– С папой, конечно, как раньше.
– Так. Ничего не понимаю. Давай все с самого начала. Твоя семья на сегодняшний день – это…
– Папа, я и Ариадна, моя сестра. Но Ариадна теперь уже больше с родителями живет. Она к отцу вроде привыкла.
– Сколько пап в этой истории? – я поставила вопрос ребром. – Детей двое, а мать вроде одна… У вас с Ариадной разные биологические отцы?
– Нет, что вы, один и тот же, – улыбнулся Бальд. – Мы же с ней двойняшки.
– Всю историю – и с самого начала! – потребовала я и сама услышала истерическую нотку в своем голосе. – Итак, четырнадцать лет назад у ваших папы с мамой родились разнояйцевые близнецы, которых назвали Арчибальд и Ариадна…
* * *До определенного момента история семьи казалась мне весьма банальной.
Отец был музыкантом – творческая натура, бывший вундеркинд, бывший маменькин сынок, нерегулярные заработки, никто не понимает, как он талантлив, его мама недолюбливает невестку и подливает масла в огонь («Ты не можешь стирать пеленки, у тебя руки!»). Жена искренне любит мужа, но двое недоношенных, часто болеющих детей требуют круглосуточного ухода. На мужчину (во всех смыслах) у нее ни времени, ни сил просто не остается. И однажды он сказал:
– Я творческий человек, я больше так не могу! Ты не обращаешь на меня внимания, ты не следишь за собой, у нас в квартире все время бардак и воняет. Я должен жить отдельно, я буду приходить, я буду приносить деньги…
Ушел и не вернулся. Через полгода познакомился с девушкой-музыкантом, стал жить с ней вместе. Никаких денег, никаких навещаний детей. Он, видимо, решил: «Лучше для всех, если они меня забудут. Никто (на самом деле, конечно, только он сам!) не будет нервничать, испытывать чувство вины…»
Молодая мать не стала ничего просить и никому ничего доказывать и погрузилась в уход за детьми. Ее родители продали дом в Новгороде, переехали в Питер и помогали по полной программе.
Дети постепенно выправились, поздоровели, пошли в садик. Были спокойными, дружными, дисциплинированными, удобно замкнутыми друг на друге и не требующими особого внимания. Мать вышла на работу и там познакомилась с мужчиной, который полюбил ее и просто «запал» на очаровательных двойняшек – готов был возиться с ними хоть круглые сутки. Дети, естественно, его тоже полюбили, особенно Арчибальд, который после отъезда дедушки обратно в Новгород очень тосковал по «мужской руке».
